Зашифрованный план - Страница 66

Яшка, проворный парень, платок кумачовый на шест — и втыкает над балаганом.

— Не кто-нибудь мы, а советские ребята!

Становимся наутро к горе. Первым долгом оплывину надо убрать, чтобы склон очистить. Откапывай рыхлую глину и все. Ну, работа такая для нас, как шутка!

Провозились, однако, два дня. Без гарантии наша затея. Может быть, силы впустую тратим. Все это знаем, однако молчим, завлекает к себе неизведанное место.

Пырнул я как-то лопатой. Ого! В дерево ткнулась. Скорей помогают соседи. Разрыли — столб!

— Крепь от штольни! — узнает Мироныч.

Старая да трухлявая. Видим, что дело всерьез выходит. Налегли на работу — даешь!

К вечеру время подходит, и открывается в горе дыра. Снимает шапку Иван Мироныч, кланяется на восток, в сторону прииска.

— Спасибо тебе, старичок хороший! Попомним твое благодеяние.

Все пятеро роем. Только лопаты мелькают. Понятно, каждому интересно!

Открывается вход — вовсю. Батюшки, как тюрьма! С полу — лед синим пластом. А сверху — сосульки. Срослись сосульки со льдом, и вышла решетка. Ну, острог и острог! Холод оттуда тянет да плесень, точно дверь отворили в погреб.

— Царская каталажка, — кричит Ванюха, — к такой-то матери эту пакость!

И лопатой по сосулькам. Зазвенели, рассыпались на куски, и еще черней дыра свою пасть открыла. Лезь, который смелый!

У нас уже факелы приготовлены. На палки бересты сухой навертели. Горит первосортно, только копоти много.

Устье завалено, а внутри, может быть, и сохранна штольня.

Дружно идет расчистка, и показывается вверху огниво. Толстая перекладина, которая потолочную крепь подпирает.

От самого верха до пола — земля. Обшивка погнила, и осыпалась с потолка и боков порода.

Вычистить этот завал и освободить коридор — это главная наша забота. Но ясно, что надо крепить, а потом уж соваться дальше. Покачивает головой Мироныч:

— В два счета прихлопнуть может!

Этого настоящий горняк не боится — соблюдай только правила безопасности. Как раз на старости лет Мироныч курсы десятников слушал, строгость навел — беда!

— Мы хотя, — говорит, — и летучка, то есть вольные разведчики, однако по-старому ребрами рисковать не станем!

Больше всех замечаний Демьяну Никитичу достается. Привык он, как деды копали, разве его переучишь? Слезятся у него глаза. Прижмет его к стенке, бывало, Мироныч и читает! А Никитич стоит, отдувается, моргает глазами, лицо виноватое, а в углах под усами юлят смешки! Что ты с ним делать будешь!

Но дружно все же живем. Народ артельный, один за одного стоим.

Провозились мы этак с неделю и четыре огнива отрыли. Аршин на двенадцать в землю ушли. Сделалась штольня у нас как штольня!

Около входа поставили щит, чтобы сверху не сыпалось. Крепь подновили, новые столбы на подхваты загнали — везде порядок. И все-таки видим, что дело неладно.

Сперва мы так понимали: завалена, дескать, штольня только у входа, а дальше свободно. А теперь на поверку выходит, что чистить ее нужно всю. Затяжная, стало быть, получается работа.

По этому случаю говорит Демьян Никитич:

— Не сорваться бы, ребята! Который уж день потеем. Золотишка ни грамма не видим, а между прочим, сухарей всего на две недели!

Мы так рты и открыли. Увлеклись, позабылись, а теперь проснулись… Прикидываем, еще хуже выходит, на обратный-то путь на шесть дней провианта нужно? Получается, что работать остается всего неделю. Сколько ни ахай, сколько ни разоряйся, хоть всех матерей перебери, а надо толковое что-то делать!

— За продуктом придется ехать, — говорю я.

— Пожалуй, не обойдешься, — подтверждает Мироныч.

— Ивану Миронычу ехать, он один дорогу знает, — советует Ванька.

— И думать тут нечего. Завтра же брать коня и с Яшухою ехать, — это опять Демьян Никитич настаивает, — работу сорвем — на прииске засмеют. Мы, ребятушки, честью своей дорожим. Мы не с ветру люди, — разошелся старик.

Вспомнили тут и про договор, и про золото на аэроплан.

Мать честная! Почесали мы затылки. По-горняцкому присудили — ставить на карту все! Где крестом, где пестом, а добыть на месяц хлеба.

У меня за конторой маленечко было — тут же доверенность выдал. У Ивана Мироныча кольцо обручальное отыскалось. А Ванюха шмаре письмо написал, юбку продай, только выручи, родная!

Наметили все будто и хорошо, да подсекло нас утро.

Поздно кончаем мы день. Плохой попался участок, опасный.

Между шестым и седьмым огнивом. Дерево гниль, а сверху течь. Палец, как в масло, в столб уходит — чего же еще говорить! Не крепление, а бумага.

Иные стойки сплошь грибом обросли. Потолочная крепь опустилась, в зеленых да в белых пятнах от сырости. Бородой висит с потолка паутина плесени. И все время — капель. Послушаешь — тишина. А в ней только ровно капли звенят — кап да кап!

Постоишь-постоишь, да и вздрогнешь. Не то оттого, что озноб по тебе сырой побежал, не то оттого, что жутко стало…

Помаялись мы до седьмого пота. Старые стойки долой, новые подставляем. И все начеку. Тут немного не обережешься и сам пропадешь, и товарищей задавишь. Измотались вконец! Добираемся до стана, едим, что там было, и скорее спать!

Но тут вспоминаем, что утром ребятам ехать надо. А конь у нас — Васька — настоящая таежная лошадь. Пускаем его всегда свободно, всю ночь он по лесу бродит и корм себе ищет.

Чуткий, сторожкий, что твой марал! И если чего-нибудь испугается, со всех ног, бывало, на табор примчится под нашу защиту. Но один у него недостаток — далеко уходит.